Теперь – за Викторией. Вчера я обсудил с Еленой Константиновной свой план по выходу на генерал-губернатора, и она вчерне его одобрила. Мне на выставке нужна красивая спутница. Может, и не сам великий князь, но кто-то из свиты обратит внимание. Вика мне подходила на все сто процентов.

И, надо сказать, девушка оправдала мои чаяния. Она красиво завила волосы, надела нарядное белое платье из атласа и шелка, украшенное вышивкой. Платье имело пышную юбку, которая плавно переходила в небольшой шлейф. Талия была подчеркнута бархатным пояском с золотой вышивкой, а лиф украшен изящными кружевами. Рукава длинные и пышные, что явно создает образ нежности и романтики. А еще Елена Константиновна расщедрилась на колье из каких-то зеленых камней. Неужели изумруды?

На ногах у девушки – элегантные туфли на небольшом каблуке, украшенные бантиками и стразами. А еще в наличии веер из страусиных перьев.

– Поражен! – Я развел руками. – Это невероятно.

Вика зарделась, вдова заулыбалась мне. Я посмотрел на часы. Пора было выдвигаться.

Пока ходили по залам, разглядывали фонографы – большие, средние, маленькие, – слушали записи к ним, я инструктировал Вику.

– Как только появится князь со свитой, громко спроси меня, почему на хирургических скальпелях насечки делают?

– И зачем? – Девушка распахнула глазки.

– Чтобы слепым хирургам оперировать легче было, – на голубом глазу заявил я.

Вика улыбнулась, потом анекдот до нее окончательно дошел, она засмеялась.

– Это чудесная шутка! Князь должен обратить на нас внимание. – Тут девушка задумалась. – Почему нельзя просто подойти и подать прошение?

– Охрана не подпустит. А записываться на прием – это месяцы ждать. И то без гарантий.

Но получилось даже лучше. Великий князь слегка опоздал, в зале вдруг стало почти пусто, зашло несколько казаков. И тут же со свитой появился Сергей Александрович. Высокий, статный, с модной аккуратной бородкой и усами. Глаза равнодушные, весь вид высокомерный: «мы к вам приехали на час». Справа от князя шел пузатый мужчина, размахивающий руками. Похоже, устроитель выставки что-то объясняет. А вот слева… Зубатов! Сергей Васильевич. Собственной персоной. Тот тоже что-то нашептывал генерал-губернатору.

Я как увидел его, не спускал глаз, и не зря. Чиновник по особым поручениям почувствовал мой взгляд, обернулся. Я слегка поклонился. Меня узнали, Викторию тоже. Сергей Васильевич тоже в ее адрес изобразил полупоклон. Но сразу не подошел, прохаживался с тезкой, слушали музыку с фонографов, человеческую речь. Потом Зубатов слегка приотстал, выбрался из свиты.

– Вы тут? Вот не поверю, что случайно! Виктория Августовна, вы просто очаровательны! Московские модницы посрамлены!

– Спасибо, Сергей Васильевич, вы мастер делать комплименты! – не осталась в долгу Вика, которой явно были приятны похвалы.

– Не случайно, – вздохнул я, тяготясь тем, что приходится что-то выпрашивать. – Хотел бы передать генерал-губернатору ходатайство о создании в Москве службы скорой медицинской помощи.

– Что еще за зверь такой? – удивился Зубатов.

Я быстро объяснил, показал бумаги, в том числе письмо от австрияков. Чиновник пожевал губами, задумался.

– А почему не обычным способом? Через секретариат?

– Замотают, – пожал плечами я. – Да и денег на взятки нет.

– Эти могут, – засмеялся Зубатов. – Ладно, давайте ваше ходатайство. Дело вроде полезное. Поспособствую. Загляните ко мне на Мясницкую на неделе.

Чиновник изобразил новый полупоклон в адрес моей спутницы, ловко ввинтился в свиту князя, которая помимо казаков состояла из прилизанных красавчиков-адъютантов. Может, и правду говорят про князя и его специфические увлечения? Нет, я бы в бане рядом с ним мыло ронять не стал.

Глава 18

Неделя перед Крещением выдалась суетной. С Бестужевой все готово, а я так и не сделал инъекцию, не обсудил перспективы. У Калашникова про бриллиантовую зелень спросил – и забыл. Пора завести ежедневник, дабы записывать планы. А еще лучше – секретаря. Будет чай подавать и напоминать о встречах и совещаниях. А пока придется галопом по европам, да еще и самому.

Начнем с ближайшего, с купца. И рядом, и по дороге. Оттуда – к Бестужевой, а после всего – в больницу.

Калашников был дома, но явно куда-то собирался, судя по одежде и действиям прислуги, которая смахивала специальной щеточкой перхоть с плеч. Но ради меня сборы отложил, шагнул навстречу, вежливо поклонился.

– Здравствуйте, Евгений Александрович!

– И вам здравствовать, Наум Алексеевич! – кивнул я.

С этими поклонами сейчас, конечно, не так сложно, как в Китае, но тоже запомнить пришлось. Кому и как – от этого многое зависит, можно на ровном месте и на неприятности нарваться. Вот сейчас я – гость, который выше по положению, мне – вежливый поклон, который чуть проще поясного. Я, соответственно, могу в ответ кивнуть, обозначая неофициальный характер визита и более низкое социальное положение купца.

Калашников трезвый от своей пьяной копии разительно отличается, кстати. Внешне похож, но будто родственник. Никакой тебе дурашливой улыбки и плавающего взгляда. Наоборот, собран, даже жестковат немного. Купчиху, кстати, я не увидел. По делам пришел, зачем ее звать?

Поговорили о видах на урожай, о здоровье наследника. Ровно столько, чтобы не показалось невежливым. И лишь после этого купец полез в шкафчик и выудил из него склянку светлого стекла с притертой пробкой.

– Вот, извольте, доктор. Смарагдовая зелень. Как и просили, достали.

В посудине пересыпались золотисто-зеленые мелкие комочки. Объем… Да примерно миллилитров сто пятьдесят. Первый раз вижу это вещество не в растворе. Ничего, разберемся.

– Благодарствую, Наум Алексеевич! Выручили! И насчет крестин: я, конечно, согласен. Сообщите только, когда, я непременно буду.

Купец кивнул, но не сказал ничего.

– Просили передать: зелень эту саму по себе для окраски использовать не стоит, – степенно добавил он, подавая склянку. – Закреплять надо, а то мажется, да и на свету долго не держится.

– Мне для другого. И снова огромная благодарность. – На этот раз я уже изобразил такой же вежливый поклон, как и он перед этим, что вызвало довольную улыбку Калашникова.

Послал мальчишку с запиской для Славы, чтобы вечером с Емельяном прибыли ко мне, а если задержусь, подождали. Вот и выясним, какой концентрации нужен спиртовой раствор, чтобы дохли все микробы в округе. И сразу – заявку на привилегию. Хорошо бы до съезда успеть. Уж если лупить по мозгам коллег, то массивно и безвозвратно. Или, может, все-таки стоит растянуть футурошок?

Бестужеву предупреждать не стал. И так понятно, что дома сидит. Куда ей ходить?

Масляный раствор серы у меня простерилизован, для этого много ума не надо. И шприцы заготовлены с заточенными иглами. Мало ли, вдруг с первого раза укол не получится сделать. Пока качался в санях, глядя на зипун, обтягивающий широкую спину извозчика, даже не думал ни о чем. Разговоры все уже говорены, предупреждения сделаны. И даже заготовлено подобие добровольного информированного согласия. А то мало ли что, претензии пойдут. Вот в этот момент и появится на свет бумага, в которой русским по белому написано, что пациентка предупреждена и согласна.

В отличие от прошлого раза, у Бестужевой сегодня наблюдалось легкое возбуждение. Она начала было укорять меня, что я манкирую своими обязанностями, но я быстро отбил атаку, выложив на стол бумаги.

– Вот, прошу, подпишите.

– Это что?

– Почитайте. Ваше согласие на участие в испытаниях.

– Ах, что там читать? Давайте. – И она не глядя подтвердила щит для моей задницы от местной прокурорской братии. – Укол сегодня?

– Прямо сейчас. Велите принести чашку с горячей водой, раствор согреть надо.

– Погодите. – Женщина взяла колокольчик со стола. – Агафья!