– Конечно, методика известная, – подтвердил Слава.

– И осторожность здесь должна быть максимальной! Руки обрабатывать, лицо защищать! С возбудителем холеры работу прекратить! Разработайте программу очередности, обсудим. И вот еще… Вы собирали мне деньги, я помню… двести одиннадцать рублей. Я вам очень благодарен, вы меня тогда сильно выручили, но сейчас я начал работать и могу их вернуть.

– Да вы что, Евгений Александрович, как можно?! – вскочил Емельян. – От чистого сердца ведь!

Я покрутил чашку с чаем, задумался. Нет, надо возвращать.

– Так и я от того самого места, поверьте, – вроде достаточно убедительно ответил я. – Я ведь не прошу раздать деньги жертвователям, получится, что попользовался и вернул. Довольно тех, кому нужна помощь. Не знаю, на съем жилья, питание. Может, сапоги кому-нибудь не на что купить. Вам лучше знать. Уверен, у вас есть группа неравнодушных товарищей. – Я посмотрел на Винокурова, вспомнив, как он тогда чуть не на баррикады звал.

Что-то в мозгу проскользнуло во время разговора со студентами, но так быстро, что я зафиксировать эту мысль не смог. Ну а потом – коньячок французский пятизвездочный, очень достойный и вкусный, застольные беседы, планы на будущее и прочие интересные вещи.

С ребятами я так плотно впервые пообщался. Антонов, конечно, на земле крепче стоит, и мысли у него более приземленные. Исполнитель, дисциплинированный и упорный. Такой будет ставить один эксперимент за другим, не обращая внимания на отрицательный результат. Скажут ему проверять вещество с нарастающей концентрацией шагом в одну десятую процента, он и будет методично выполнять задачу.

А Емельян – тот, конечно, мечтатель. Хотя думы о всеобщей справедливости удивительным образом сочетаются с личным интересом. Так что можно не опасаться, что он препарат сдуру решит выставить для всеобщего бесплатного использования. Ладно, кто в двадцать лет не был коммунистом… Надеюсь, мозгов у него хватит.

Разговаривали мы обо всяком, в том числе и о том, как проникнуть в виварий и что сделать, чтобы там все прошло спокойно и без сюрпризов. Выпили и разошлись. Лабораторный журнал, по договоренности, оставили у меня. Целее будет.

И только утром та самая мысль оформилась во что-то толковое и вернулась. Я вспомнил, что встрепенулся на упоминании серной кислоты, а смотрел я на весьма выдающийся нос Славы. Сифилис, сера, пиротерапия. Пожалуй, куплю у Греции островов десять. И возле каждого яхту поставлю на всякий случай. Короче ста метров не предлагать. Потому что вот прямо сейчас можно стать баснословно богатым. Ротшильды в очередь стоять будут, чтобы ко мне в швейцары наняться. Или в горничные.

История простая. Кто-то, уже не помню фамилию, после Первой мировой вроде придумал лечить сифилис малярией. Спирохета, она нежная, при температуре сорок с копейками дохнет. И несчастным сифилитикам пихали в организм малярийный плазмодий, венерическая болячка на высоте приступа лихорадки проходила, потом клиента лечили хинином, и все становились счастливыми. Кренделю даже Нобелевку за это дело дали. Впрочем, за лоботомию тоже, уже другому, это не показатель.

А вот чуть позже решили, что малярия – это не совсем кошерная болячка, да и хинин помогал не всем. И изобрели супер-пупер лекарство сульфозин. Очень сложное в изготовлении. Учащийся третьего класса средней школы может с первого раза не справиться. И лечили сульфозином долго и успешно. А я не только название препарата помню, но и примерный состав. А значит что? Правильно. Можно написать письмецо безносой знакомой. Нет, не той, что с косой, а недавней, Бестужевой.

Утром в понедельник, окрыленный фармацевтическими успехами, я уже к девяти утра был в кабинете. Выделил себе часик поработать в тишине – без Кузьмы и бродящих вокруг котов. С последним вышла забавная история. На кураже с опытами я решил повторить один недавний странный эксперимент. Смазал валерьянкой щеки, лег и посадил на грудь Баюна. Тот, конечно, не будь дурак, начал лизать меня. А я все ждал: что произойдет? Вдруг очнусь еще где?

Это я по глупости, конечно, решился. Дескать, и море по колено, и эзотерические опыты могу ставить. Задним умом мы все сильны, потом сообразил. А ну очнусь в каком-нибудь паралитике-рабе в эпоху Древней Греции? Или вообще в чумного доктора заеду, в век так четырнадцатый, в Европу. Скинул удивленного мурмяу, помчался на работу, костеря себя за дурацкую удаль. Ожил, что называется.

А во врачебном кабинете меня уже ждали. Высоколобый, с хитрым прищуром мужчина, с почти казацкими усами-подковой. Посетитель в костюме-тройке расположился за моим рабочим столом, разложил на нем газетку и спокойно чистил револьверы. Те самые, что я экспроприировал у экспроприаторов.

– Как неаккуратно, Евгений Александрович, – попенял мне визитер. – Даже не обиходили оружие.

– Чем обязан? – поинтересовался я нейтрально.

Как себя вести совершенно непонятно. А ведь сейчас еще и Вика придет… Опасности «чистильщик» вроде бы не представлял, и я присел на стул рядом со столом.

– Это я вам обязан, Евгений Александрович! Так, глядишь, эти народоправцы начали бы стрелять, обывателей пугать, убили бы кого… А вы как их ловко, на раз-два-три! Не хотите к нам на службу? Ах, извините, я не представился. Зубатов Сергей Васильевич, чиновник по особым поручениям по Охранному отделению.

Ой… Вот и охранка пожаловала. Да еще револьверы сразу нашла! Но если мы тут вдвоем и нет рядом жандармов в синих мундирах… Может, не все так плохо?

– Я все больше по медицине, знаете ли…

– Знаю! – с жаром произнес Зубатов, завернул разряженные револьверы в газету, ссыпал патроны в карман. – А знаете ли вы, сударь, что по установлению двадцать-восемнадцать от шестого декабря восемьдесят второго года все медицинские работники обязаны сообщать в охранное отделение о подозрительных пациентах?

– Собирался! – Я приложил руку к груди. – Ей-богу, собирался. Но тут у Пороховщикова леса обвалились, рабочие побились, покалечились. Закрутился, забыл.

– Что-то слышал, – покивал Сергей Васильевич, внимательно на меня посмотрел. – Это хорошо, что мы этих ухарей быстро нашли и взяли, а натвори они чего? На вас бы грех повис!

Я промолчал. А о чем тут говорить? Завсегда власть требует от врачей стучать на подозрительные случаи в практике. Мой же случай был криминальнее некуда.

– На первый раз я закрою глаза на ваши вольности. – Зубатов погрозил мне пальцем. – Но уж и вы, Евгений Александрович, лечитесь от своей забывчивости. Договорились? По рукам?

Я увидел, как мимо окошек полуподвала мелькнуло женское платье. Вика!

– По рукам.

Глава 12

Если день не задался, пиши пропало. Вика, конечно, оживила обстановку, внесла в унылую, затхлую атмосферу врачебного кабинета, отравленную еще и миазмами охранки, свежий ветер молодости и красоты. Это подействовало даже на Зубатова. Тот подскочил с моего кресла, поклонился девушке.

Что делать, пришлось познакомить Талль с московским гэбистом, вести светские разговоры про погоду, наступающий Новый год. После того как Зубатов откланялся, мне пришлось отвечать еще и на сотню вопросов Виктории, купаться в фонтане ее эмоций. А как же, после того момента страсти мы толком и не разговаривали. Некогда все. А еще говорят, что жизнь сейчас неторопливая. Врут и не краснеют.

Моя помощница поначалу как-то почти официально ко мне обращалась. На «ты», но и всё. Смущалась? Не знаю даже. Но все до того момента, когда мы случайно столкнулись. Вика остановилась и положила мне руки на грудь. А потом сразу же, безо всяких прелюдий, поцеловала. Я ответил так же, не каменный. И вот после этого она вроде как растаяла, начала болтать всякую ерунду и носиться по нашему кабинету, то и дело прикасаясь ко мне. Эх, молодость! Надо бы озаботиться вопросами предохранения и прочего. А то вот так нежданно-негаданно, и…